Suprema lex

Человеческое проступание всегда имеет перед собою какую-либо «цель». В свою очередь, все в отдельности цели группируются около какой-либо одной из них, являющейся высшею, конечною, главнейшею, дающею собою тон всей жизнедеятельности человека, определяющею основной характер последней. Эта высшая и конечная цель, преследуемая человеком, в тоже время является для него и его «высшим благом», которое всегда предносится его внутренним очам, чтобы он ни делал. Определением того, в чем надлежит искать сущность этого «высшего блага», как конечной цели человеческой жизнедеятельности, занимались уже издавна. Решение вопроса стояло в непосредственной связи с особенностями мировоззрения тех или других лиц и народов. Так, напр., с точки зрения буддиста, высшим благом или, что тоже, блаженством было «отрицание бытия»; по мнению «Сократа (и циников) — знание»; по Платону — богоуподобление; по учению Аристотеля «сущность высочайшего блага или εὑδαιμονἱας тождественно или с созерцательною, теоретическою, научною, чистою деятельностью разума (это — высшая ступень εὑδαιμονἱας), или же с деятельностью чисто практической нравственности (это — занимающая второе место ступень εὑδαιμονἱας); внешние блага и удовольствие — в известном (ограниченном) смысле относятся к числу других составных элементов εὑδαιμονἱας; «высшее благо», рассуждают эпикурейцы, «приятно жить»; по мнению стоиков, высшее благо — это — «состоящее в равнодушии по отношению к действительному миру блаженство, которое доставляет!» мудрецу сама в себе замкнутая добродетель»; неоплатоники стали уже на мистическую точку зрения и проч. Таким образом, сферою, где древний философский мир пытался отыскать и находил для себя высшее благо или, что тоже, конечную цель своей жизнедеятельности, были «мир» и «человек». Исключение составляет собственно только платоновское мировоззрение, отсюда приближаемое, напр, бл. Августином, к христианскому пониманию дела. Что же касается последнего, т. е., христианского взгляда на высшее благо, то он здесь вполне ясен и понятен. Человек создан Богом по Его образу и подобию, введен в рай, где и наслаждался блаженством, богообщением, которого лишился затем вследствие своего грехопадения. Все дальнейшие усилия ветхозаветного человека были направлены к тому, чтоб восстановить прежнее богообщение путем исполнения божественного нравственного закона, путем уподобления Богу, Его божественным свойствам. Однако, не смотря на усилия лучшей части ветхозаветного человечества, водимой божественным Промыслом, не смотря на ее возвышенную настроенность (ср. псал. 62, 4; 62, 2; 41, 3; 107, 6 и мног. друг.), усилия ее, указанные выше, — оставались бесплодны вследствие глубины грехопадения прародителей, отозвавшегося слишком существенно на их потомках. И лишь только с вочеловечением Бога-Слова у людей явилась возможность небесплодно стремиться к восстановлению райского богообщения путем богоуподобления (ср. Матф. 5, 48). Они и стремятся к этому, сознавая, что исполненный благодати и истины (Иоан. 1, 14) Господь — источник покоя для их душ (Матф. 9, 49), что Он — мир их (Ефес. 2, 14) и т. д. К Нему, как Такому, люди и стремятся, видя в этом своем стремлении единственно-удовлетворяющую их внутреннее существо цель, усматривая в богообщении, поскольку это представляется им достижимым, единственно-мыслимое для них блаженство, высшее благо. Возвышаясь своим христиански-просвещенным умом до постижения Божьих свойств, до некоторого общения его с Богом уже здесь — на земле, возвышаясь до этого своею христиански настроенною жизнедеятельностью, созданием внутри себя полного мира, полной внутренней гармонии и равновесия, христианин всегда сознает, что полное, т. е., возможное для него, как человека, обладание высшим благом здесь — до гроба немыслимо (вопреки Аристотелю и др.) и что оно наступить после смерти — в будущей бесконечной жизни. О том, чтоб в этой последней не лишиться обладания высшим благом, он и заботится, соответственно чему устраивает и самую свою земную жизнь. Все это в христианстве — истины общеизвестные. Подобным образом понимается христианская точка зрения на вопрос и святыми отцами и учителями церкви, напр. Климентом александрийским, Лактанцием, св. Григорием Великим и др., а особенно бл. Августином. «Конечное благо, которым мы могли бы быть истинно блаженными, есть святое общение с Богом. Из желания быть в этом общении, христианами и предпринимаются все их подвиги и труды, и только то дело считается истинною жертвою, которое совершается из этого желания». Так учил этот христианский мыслитель. При этом богообщению, составляющему конечную цель и высшее благо для христианина, чужд «корыстный» элемент: «благо богообщения», по святоотеческому учению и состоит в святости, а не в услаждении, как таком».

* Александр Александрович Бронзов,
доктор церковной истории,
ординарный профессор
С. Петербургской духовной академии.

Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 2, стлб. 612. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу «Странник» за 1901 г. Орфография современная.